Часов до трёх ночи, Влад задумчиво листал журналы с фотографиями ферм, усыпанных слоем компоста, электрических культиваторов и других прелестей сельской жизни. Подрочить можно было только на загорелые физиономии дебелых доярок. Что он с остервенением и сделал. А главное, очень решительно.

Свобода. А что это собственно за буйня?

- Не ссы, вот перчатки они конским волосом набиты – Виталик совал мне в рожу эти чёртовы перчатки.
- На буй надо, ты мастер спорта, хуле, ты пиздишь, что только уклоняться будешь, ёбнешь в дыню и мне чо потом, на «группу садится»? – упирался я.
- Вот зуб даю, ни разу не ударю, а ты пиздячь как можешь, да только буй попадёшь – уговаривал меня нетрезвый мастер спорта по боксу.
Короче, уговорил таки. Надел я перчатки и думаю – «ебать тя конём с твоими заёбами, а то ещё просто так пизды отхватить можно, без перчаток».
Вообще бухать с бывшими «мастерами», «сенсэями» и «авторитетами» я не люблю. После второго «пузыря» их тянет на демонстрацию своих невьебенных способностей. И приходится простому работяге терпеть эту муку или кидаться стульями. Мне стульями кидаться нравится. Тут я, пожалуй, тоже мастер.
Ну да ладно. Виталик объяснил мне, что надо ударить своими перчатками по перчаткам соперника и бой начинается. Вся беда была в том, что происходило это в присутствии множества, также не трезвых свидетелей, которым было в кайф полюбоваться на неравный бой с последующим лёгким (или нелёгким) нокаутом Bespyatkina. И ещё эти сволочи как в фильмах Гая Риччи по блатному так «мостились» на берёзовых брёвнах с пивом и чипсами.

Блядь, ведь знают, что Виталик делал отпечатки кулаков на почтовых ящиках. Не гнул их, как простое быдло, а именно бил так резко и сильно, что на металле оставались нехуёвые «посмертные» слепки.
В общем, объяснил мне товарищ правила и посмотрел в глаза как волк. Отбросив мандраж и близость неминуемого аута, я ударил его по перчаткам и, вобрав всю рабочую силу в мышцы, прямо и свирепо всадил в сторону лица Виталика. В той стороне что-то хрустнуло, и я почувствовал препятствие.
Как сквозь туман я видел деформацию лица мастера, кровавую соплю и падение тела на кусты боярышника.
Вся публика перестала хрустеть чипсами. Наступила та самая тишина, которая разрушила Советский союз. И только в парке приглушённо стонала дискотека.
Виталик лежал в полном нокауте иль как там ещё. Я стоял в полном ахуе, опустив руки с перчатками по швам, как будто слушал гимн. Вся пьянь столпилась вокруг нас и сипло дышала.
Кто-то хлебнул пивка и тихо сказал – «Надо ударить по перчаткам и разойтись на два шага, а уж потом ебашиться…». Ну, что-то подобное сказал невидимый консультант.
В это время Виталик выходил из неудобного положения, как настоящий мастер. Ясное дело, что получал он по еблу и похлеще, но что б так, с позором на виду элитных алканов – это провал. Вернее, два провала – один его, другой мой. Мой был неприятен лично мне.
Видя, как он поднимается с прелой листвы, я понимал, что ежели у меня нет под руками стула – я инвалид. Стула не было, даже жидкого. Оставались навыки лёгкой атлетики и грамоты за кроссовые бега по лесам и взгорьям.
- Пиздец, Bespyatkin, съёбывай, пока он головой вертит – подсказал мне всё тот же неведомый консультант.
Впрочем, я и сам уже подумывал об этом.
И я побежал.
Как я бежал? Да ни один американский негр с лошадиными ногами и не мечтал о таком беге. Это был ветер странствий, цунами страха и поток времени. В триедином порыве я мчался по крапиве к новостройкам, слыша позади мерный топот мастера Виталика.
- Стой, блядь, гандон всё равно догоню – иногда визжал он.
Да буй там стой, знаем мы такие штучки – думал я не совсем окрылено.
Конечно, я бы его загнал, вздумай он продолжать погоню, но боксёр остановился и душевно взмолился – «Bespyatkin, хорош ладно, я сам виноват, с тебя литр, с меня мир».
Я не «ведусь» на всякие там «я сам виноват и пр.», но упоминание литра в устах Виталика – это клятва Гиппократа как минимум. Такими вещами он не шутил ни разу. Да и кто шутит литрами? Разве что Никита Михалков. Но тому и без литра веры нет. А Виталик был далёк от меня и гламура.
Я остановился и, похлопывая перчатками по бёдрам, подошёл ближе.
- Без пизды? – спросил я.
- Ты ж меня знаешь, клянусь третьим раундом – ответил Виталик.
- Тогда я пошёл в гастроном? – сказал я, снимая перчатки.
- Пошли вместе, не ссать – привычным, спокойным тоном прогудел он.

Мы пили за киоском и жрали зельц. Осенний ветерок мягкими удавками стягивал нас и уносился трепать кресты на кладбище. Уже стемнело, а Виталик всё рассказывал, как он бился в любительском боксе и как потом ушёл из него в бытовой штопор, а затем в ментовку. Тяжка была его повесть как кандалы. Потому пересказывать её не буду.
А вот на неожиданное предложение закатится в общагу к известному танцевальному коллективу России (пусть название его окутает тайна, ибо они до сих пор с успехом гастролируют по Европам и Китаям) меня вдохновило и я, пошуршав остатками заначки, согласился.
Мы пошли через лог, где бомжи жгут покрышки и поют на три голоса. Трещали сверчки и звёзды носились по небу на спортивных велосипедах.
В общаге, как обычно что-то пили и стирали. Я до сих пор думаю, что стирка и пьянка чем-то похожи. Водка очищает душевную грязь, но наполняет грязью печень. А обычная, бытовая стирка носков похожа на третью стопку. После неё хочется остановиться и вытереть лоб покрытый испариной.
Короче, мы расположились в комнатке барабанщика Андрэ и под водку стали играть в шахматы. Вскоре вся комната играла в шахматы, а за водкой ходил Народный хор.
Народный хор это не ебля, это несколько женщин в нарядных костюмах и гармонист Незабудкин. Если они начинают петь про коня иль про просторы, то антипатриотичный гашиш вам не нужен априори. Башку несёт как Благую весть. Даже без шахмат.
Ах да, шахматы. Ну, вы знаете, что шахматы - это вырезанные из костей фигурки на клетчатой доске. Они «ходят» и при этом надо думать. Но это если по справочнику. А если этими фигурами «щелбанить» и не думать, а только пить водку, то это Чапаев. В такие моменты все чувствуют себя героями. В отличие от Карпова иль там Каспарова. Они то и пулемета Максим никогда не видели, даже в белой горячке. А мы видели. Вернее представляли и перевоплощались. Вся общага и Народный хор.
И вот я понял, что пьян как шахматы, как Алехин и Капабланка вместе взятые. Я окинул взглядом окружающий мир и не увидел там себя. Это было ужасно. Мир есть, а меня нет. Народный хор есть, боксёр Виталик, гармонь и певица Анюта. Я ощупал себя и не нашёл.
Вы спросите, как же я мог себя пощупать, если меня нет? Я и сам задавался этим вопросом, даже попробовал произнести его вслух. Но звука не было. Только щёлканье чьих-то пальцев и шелест страниц перекидного календаря.
В это момент в комнату вошёл участковый Паша с каким-то свёртком. Положив его на стол он развернул газеты и стал по средь комнаты с «макаровым» в розовых руках.
Потом он начал стрелять. В барабанщика, гармонь, танцоров и в Народный хор с Незабудкиным. Все кровати утонули в багровых тонах. Выпученные глаза и пробитые шахматные доски, смертные хрипы и шуршание пяток по грязному полу. Кто-то визгливо стонал и на полу рассыпались алые розы.
Поскольку я как-то глупо, без души и тела витал в оконном проёме, то смерть меня не коснулась. Остальные лежали как груда кровавых тряпок.
Паша подмигнул мне в окно и толкнул остолбеневшего Виталика. Тот дернулся и как-то растерянно посмотрел на шахматную доску, на которой лежала мертвая королева. Затем он вместе с участковым ушёл как время. Без меня. Странно всё это.
Я вернулся из небытия. Неожиданно и прочно. И тоже покинул общагу, где свершилось то, что свершилось, если я конечно не ошибаюсь.

***

Я бежал по «пьяной дороге» в сторону вокзала, в район «опытных» прудов. Нет, я не был напуган там, иль заинтригован. Я просто понял, что-то. Не спрашивайте что. Не отвечу, потому, что сам не знаю.
По лицу стегали плети вишен, и лай собак сопровождал меня словно 2-я Соната Шопена (третья часть). В темноте мелькали блики луны, пивных крышек и рябь на воде.
Наконец я остановился и сел на берег пруда, прямо в мокрый песок и гниющие ветки. Я прислушался к миру и понял, что он изменился. Изменился как-то кривобоко и с неприятным запахом. Блядь! Не надо так, Господи, останови процесс. Люди не виноваты в том, что тебя нет. Они виноваты лишь в том, что существуют сами, без тебя.

- Эй, ты, всё нормально? – услышал я сиплый спокойный голос.
Я всмотрелся во тьму и увидел возле облезлой ивы какое-то существо, похожее на павиана. Оно неторопливо приблизилось ко мне и шмыгнуло носом.
- Ты пугаешь меня, незнакомец – ответил я, шаря по песку в надежде найти кусок кирпича.
- А ты не бойся, тебя самого можно испугаться – ответило существо – я тут уж много лет живу и честно говоря, насмотрелся и на утопленников и на изнасилования и на ещё чёрт знает что.
- А кто ты? – настороженно спросил я.
- Дух этого пруда, Прудовой, так сказать – ответил он.
- Я понял, я верю в такие вещи…
- Я знаю, потому и появился
- Время не совсем удачное – с досадой прошептал я.
- Как раз то время, если б не я, ты был бы уже аду – ответил Прудовой.
- Значит это правда?
- Да правда и рассвета не будет, пока ты не спрячешься в пруду…
- Как, то есть в пруду?
- Ныряй, блядь, пока они не взяли след - вдруг заорал дух, вскинув когтистые лапы.
Я не понимая, и не анализируя, вскочил и бросился в воду. За мной кинулся хозяин пруда и волосатыми, мощными руками потянул ко дну. Я сучил ногами и царапал воду, я пытался отыскать воздух, но его не было. В последний момент я вспомнил, что не уплатил за коммунальные услуги, и сознание уплыло как медуза куда-то вверх.

Их было две. И они были красивы как советские актрисы. Я бы назвал их русалками, но в книжках пишут, что у русалок должен быть хвост. А тут никаких хвостов не было. Просто одна женщина, облаченная в пушистую шаль, уронила мне на грудь волны фантастических, серебристых волос в которых запутались звёзды, а вторая держала меня за руку тонкими восковыми пальцами и смотрела в глаза как ртутная лампа.
- Познакомься, это Азия, а это Европа – услышал я голос Прудового.
Первая девушка чуть наклонила голову и электричество пронзило воду. Вторая улыбнулась как весна и отпустила мою руку.
Я приподнялся на сколько мог, и понял, что нахожусь на дне водоёма в окружении битых бутылок, коряг и булькающего ила.
Прудовой сидел на ржавой раме от мотоцикла «Урал» и, улыбаясь, смотрел в мою сторону.
- Ты утопил меня, зачем? – спросил я без надежды.
- Ты сам себя утопил, - ответил он.
- Ты держал меня за ноги, сволочь – попытался вскочить я, но тут же увяз в теплом иле.
- Спокойно Bespyatkin, ноги это ерунда, а как тебе мои помощницы?
- Красивые… – улыбнулся я дамам.
Те так же ответили мне приятным оскалом.
- Хочешь остаться с нами? – мелодично спросила Азия, стиснув бирюзовыми коготками моё запястье.
- Здесь очень хорошо, здесь нет вопросов и налоговой инспекции – вторила ей Европа, играя своими волшебными волосами.
- А как тут с водкой? – спросил я о главном.
- Водки нет, есть свобода и наслаждение – встрял в разговор Прудовой.
- А разве это не одно и тоже?
- Конечно одно и тоже, я шучу, но водки всё равно нет.
- Ты говорил, что меня ищут, кто? – вспомнил я.
- Твои вторые и третьи «Я», они продали тебя еще вчера…
- Кому?
- Ты сам знаешь кому.
- А за сколько?
- За два литра, как Никиту Михалкова – почти зевнул Прудовой.
Я задумался.
Веселенькое дело, мои «Я» продают меня как барана, а я в неведении. Как же так? Ведь в человеке всё прекрасно и мозги и печень. Так почему какие-то метафизические твари распоряжаются венцом творения как ширпотребом. Стоп! Если дьявол таки приобрёл свой договор, то ведь его можно и оспорить. Наверняка в тот момент я был невменяем и находился в контрах с рассудком. Но я не верю в Бога, почему ж тогда я должен верить в Сатану? Нет демона, нет проблем.
- Вы меня разводите, граждане – выпалил я заветное предположение.
О, как они смеялись. Европа зажигала вокруг нереальные огоньки, от которых шарахались уродливые ротаны. Азия, скрестив руки на пышной груди, откинулась словно в оргазме на листья какого-то водяного фикуса. Прудовой ухал как птица филин. Водная толщь сама по себе смеялась, вибрируя потоками.
- И чего тут смешного? – возмутился я.
- Уф, уморил, Bespyatkin, просто до коликов – кудахтал дух пруда.
В конце концов, вся компания успокоилась, и лица их стали серьёзными как Уголовный кодекс.
- Послушай сюда, глупый человек – наклонился вперед Прудовой – вот эти две нимфы – те самые проститутки, которых в прошлом году здесь на пруду «грохнули» хачи, слыхал небось?
Европа и Азия опустили головы и мне привиделись слёзы. Я, конечно же помнил эту нашумевшую историю.
- Я уговорил их остаться тут, и они счастливы. Они независимы от людей и делают всё что пожелают. Ты прав Бога нет, дьявола тоже. Так что и тут им боятся нечего. Свобода! А «слили» тебя обычным ментам – резко прервался «павиан».
- Ментам? За каким таким хуем я им понадобился? – изумился я, словно открыл новый элемент.
- Помнишь «макарова», который тебе Филя подогнал из Чечни? – спросил Прудовой.
- Ну, помню, так я его цыганам сдал, за «десятку» - ответил я.
- Всплыл тот ствол, как утопленник, нехорошо всплыл,
- Где?
- В общаге твоих знакомых танцоров, вспоминаешь?
- Ну, да, так то Пашка участковый стрелял, он ёбнулся видно от «бутиратов» - воскликнул я в ужасе.
- Нет, Bespyatkin, не ёбнулся он, а заказ выполнил от департамента культуры. Тебя же, как личность известную в алкогольном разрезе подали на блюдечке. На почве неприязненных отношений в сфере шахмат и всё такое. Есть свидетели – певица Анюта и вахтёрша. Понятно? – водяной отпрянул в сторону и завис в толще мутной воды как мумия.
- Дурь какая-то… - фыркнул я.
- Верь ему – сказала Европа.
- Верь ему – повторила Азия.
Я вскочил в волнении как твёрдый шанкр. В моей голове прокручивалось кино, которое не имела не идеи, не сюжета, не конца не начала. И всё же я не верил. Ни в логику, ни в предположения, ни в русалок, ни в свою виновность. Ведь меня там не было, когда Пашка убивал пьяных артистов. Я был за окном, вне реальности. Ну, вы ж помните, граждане, а?
- Отпусти меня Прудовой, я должен быть там – крикнул я духу.
- Это твое последнее, слово? Жалеть не будешь? Жить спокойно не хочешь? – словно анкетировал меня Прудовой.
Милые проститутки с надеждой смотрели на меня, пытаясь взглядами изменить мои мысли.
Но я был зол и тупо упрям. Я хотел чего-то выяснить доказать, или просто увидеть чьи-то живые лица. Потому и ответил, словно герой какого-то романа – «Нет!»
- буй с тобой, возвращайся в свою дурацкую жизнь, и сам выпутывайся из дерьма – с досадой рявкнул Прудовой и всадил мне в грудь какой-то кинжал с ржавой рукояткой.
Боль, молния и поток зловонной воды окружили меня словно стекловата. Потом качнулась среда, и я почувствовал, как ползу по грязному песку в сторону покосившегося «грибка» с опрокинутой урной. Луна светила словно волшебный фонарь и окрестности «опытного» пруда проявлялись как на просроченной фотобумаге. Начинало светать. Я поднялся и побрёл к мосткам, спотыкаясь и сплёвывая гнилую воду.
Неожиданно, из кустов жимолости ко мне кинулись три форменных тени. Я не успел даже дёрнутся. Они навалились на меня, звеня наручниками. Потом поясницу пронзила страшная, тупая боль резиновой дубинки.
- Попался, мразь, тащи его в «бобик» - прозвучало в ночи чьё-то заклинание.
И меня поволокли как разделанную тушу в сторону одинокого фонаря к милицейской колеснице.
- Это глупо, просто… - пытался сказать я.
Но сокрушительный удар в затылок погасил слабую свечку в моём сознании. Я упал в яму безразличия и мертвой пустоты.