Собрались как-то мы с пацыками страшно забухать. А тут ещо и повод появился – у Пашы Примата бабка дуба врезала. Ну, хуле, обычное дело. То бабка, то отчим, то дед, то вапще какой-нибудь кислотный диджей. Экология все-таки…
Решили мы не выдумывать и тупо завалиться на помины. Помины – это вообще, кто не знает, пизатое месиво. Если их правильно организовать, можно массу удовольствия получить и духовно обогатить свой внутренний мир. Еще можно вкусно и бесплатно закинуться замолодями с поминального стола, и, если повезет, какую-нибудь пьяную телку за лисицу подергать. К тому же мне, как творческому человеку беспезды полезно наблюдать за тем, как траур по безвременно ушедшим плавно перетекает в сатанинскую вакханалию. Для вдохновения хорошо, знаете ли.
Договорились мы возле пивного ларька встретиться. Примат нам трагичным шепотом в телефон шипел чо-то, чтоб мы оделись поприличнее, помины все ж таки, а не буй там, но все равно Гнус таки свою футболку с зомбаками надел.
- Я ж на похороны – говорит - иду, а не на свадьбу. Если б на свадьбу, тогда другое дело, а тут все логично. Не буду выпадать я из общей атмосферы готичного застолья.
И брюхо так выпятил, чтобы нам с Вахой его скелетированных упырей лучше было видно.
Постояли мы немного возле ентого ебучего киоска. Я пивком развеялся, Ваха пилюли какие-то быстро достал и проглотил, а Гнуса и так нормально таращило, потому что он каждый день какую-то микстуру от кашля принимал натощак. Микстура, наверно, хорошая была, помогала – Гнус-то совсем не кашлял. Тут и Паша вышел нас встречать. Мы так сразу лица грустные сделали для приличия, трагедия ведь у человека, не каждый день бабушки превращаются в мертвецов, а он ничего. Спокойно довольно так выглядел. Как Путин перед выборами.
- Ты как? - спрашиваем.
- Да ништяк – отвечает – бабулю только жалко. Нихуевая бабуля была. Правда, приколисткой, сука, оказалась. Врачи говорили – жить будет, а она всех нас наебала. Только вот закопали.

Домой я вернулся только к девяти вечера. Хотелось просто немного полежать и расслабиться. Проблемы, регулярно возникающие в последнее время, выматывают меня окончательно. Расслабиться не получается, я полулежу на диване в дневной, закрываю глаза, но тут же в голове начинают вертеться мысли о том, сколько я ещё не успел сделать за сегодня. И что нужно что-то поесть, нет не хочется, просто нужно. А потом ещё часа три поработать, разобрать бумаги и отпечатать пару новых договоров. А завтра, опять в семь утра нужно быть уже на ногах. С ненавистью сжимаю кулаки и пытаюсь отогнать мысли о работе. Я уже не помню, когда в последний раз нормально спал. Злость стала моим привычным состоянием. Я ненавижу жизнь. Я устал. И в то же время, я знаю, что не могу останавливаться. Только не сейчас. Я рискую слишком многим, фактически могу потерять все, что у меня есть. Если остановлюсь то уж точно потеряю. Иногда в голове появляются предательские мысли: "Зачем вообще нужна такая жизнь?" Я ненавижу серые дождливые дни, я ненавижу яркое солнце, бьющее по глазам, я ненавижу себя. Терпеть не могу, если никто из друзей не звонит по телефону, когда же звонят, я с ненавистью смотрю на выписавшийся на дисплее контакт и думаю: "Откуда же ты взялся? Что вам всем от меня надо!" У меня просто нет сил жить, мной движут еще какие-то непонятные злость и ненависть ко всему. -Так, все, хватит! - одёргиваю я себя. Сейчас, отгоню все мысли о проблемах, просто полежу и все же попытаюсь расслабиться. Стараюсь ни о чем не думать, расслабляю кисти рук и просто слушаю тишину. Некоторое время мне это удаётся, но вскоре опять, медленно по-змеиному, в голову начинают лезть мысли о том, сколько проблем нужно ещё решить. Появляется ненависть к самому себе. За то что устал, за то, что не могу разрубить этот узел проблем одним ударом меча. Как я сюда попал, что я вообще делаю уже столько лет в этой чужой стране? Сука-жизнь... Опять гоню от себя все мысли, нет не пытаюсь думать о чем-то хорошем, пытаюсь не думать ни о чем. Тишина взрывается звонком телефона. Какого черта! На настенных часах уже без пятнадцати десять. Что ещё кому надо от меня!? Иду за мобильником. На дисплее высвечивается номер моих родителей. Ну что вам, родные мои? Только не спрашивайте как у меня дела, не спрашивайте почему голос злой и усталый. И пожалуйста, не спрашивайте когда я приеду в гости! Я знаю, что уже полтора года не был дома. Знаю, что уже четыре месяца обещаю приехать, "как только с проблемками разберусь". Но не могу! Поймите меня, не могу я сейчас приехать! Слишком много работы, слишком многое рискую потерять. Не могу.

Обыкновенный день, обыкновенный парк наутро после дня ВДВ – среди парковых скамеек много похожих будто по ним походя проехался танк. Банки, бутылки, окурки, возле фонарного столба россыпь брызг крови. Может где-то день ВДВ по другому и отмечают, не знаю. Ни в Питере, ни в Москве, ни даже в Киеве не был ни разу, но мне кажется что там все происходит точно так же. И острое чувство похмелья – тяжелая, чугунная голова, внутри которой тихонько клокочет маленький Везувий. Тяжелая шаркающая походка, нарушена координация движений, курить противно, но не курить невозможно, отвратительный вкус во рту. И стадо здоровенных черных котов скребется в стенки души так, что хочется выть.
Вчерашний день, как и следовало ожидать, начался с пьянки, продолжился пьянкой, завершился ею же и мордобитием. Я не десантник, я даже не служил в армии, просто среди моих собутыльников они есть. Но в день ВДВ это не спасает.
Сижу с утра в парке и маюсь. Мне бы сейчас заглотнуть пару таблеток цитрамона и отрубиться бы на полсуток дома на диване под приглушенное бубнение телевизора. Но дома я оставаться не могу – я живу с родителями, и в состоянии еще и похуже чем сейчас, я не позволял им видеть меня в таком виде. Маленький такой моральный стерженек, который во мне еще не согнулся. А в голове бурлит вулканчик, и плавают обрывочные воспоминания вчерашнего дня, и все мерзостные – презрение вперемешку с равнодушием моих собутыльников по отношению ко мне, явное отвращение пьющих с нами фемин разной степени потасканности, обещание набить морду и чуть попозже – исполнение этого обещания.
Надеюсь, я достаточно полно обрисовал то состояние, в котором я находился, когда ко мне на лавочку подсел этот штемп – тип как раз такой, какой мне очень противен – какой-то гламурный клубный красавчик «а-ля Дима Билан» (мне больше нравиться говорить – Дима Иблан) в футболке со стразами и джинсах с какими-то педерастическими прибамбасами. Если я кого и ненавижу больше чем таких вот типусов, то только пьяных десантинков и гопоту.

Я человек от политики так же далёк, как портовая шлюха от высоких материй. Но больше не могу, буду баллотироваться в мэры. Потому что заебло. И потому что знаю как правильно. Оппоненты конечно будут оспаривать. Типа Эмгимайк падонак и к рулю ему нельзя. В ответ скажу так. буй! Потому что, в отличие от земляка Чернышевского, знаю что делать. Без всяких там вопросительных знаков в конце предложения.

Зевая, тридцативосьмилетний безработный Николас открыл холодильник и обнаружил хоть и ожидаемый, но отнюдь не так скоро, факт - тот был пуст. Значит завтрак отменялся. Почёсываясь и ругаясь Ник поплёлся в ванную. Наскоро ополоснул лицо, но бриться не стал, не до того. Из зеркала на него пялился помятый мужик с унылой физиономией - такие лица в последнее время заполнили офисы по трудоустройству, а так же просто улицы, парки и дворы, где хозяева этих лиц шатались без дела.

Деда разбудили странные звуки, доносившиеся откуда-то со двора. Кряхтя и морщась, он сполз с топчана, сунул ноги в галоши с обрезанными задниками и поковылял к выходу.

27. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их.
28. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю..." - Грэгг, один из самых старых сотрудников группы разработки под кодовым названием "Демиург" оторвался от написания мануала и откинулся на кресле. Голову его посетила неожиданная и достаточно неприятная мысль. Вскочив и схватив тетрадь с выкладками, он решительным шагом направился к техническому отделу, откуда пять минут спустя донесся достаточно оживленный спор на повышенных тонах с начальником отдела тестирования и отладки Кроггом.

У меня есть сестра. Младшая. Красивая такая дефка с сиськами, но но это сейчас. А лет пятнадцать-семнадцать назад она была беззубой лысой первоклашкой. Ради справедливости скажу, что я тоже была в то время лысой пятиклассницей. И вовсе не потому, что мы с Машкой такие красивые от рождения, а потому, что у нас, к щастью, были охуительные соседи: дядя Лёша, тётя Таня, и трое их детей. Тётя Таня с дядей Лёшей были ахуеть какие профессионалы в плане бухары, а их дети были самыми вшивыми детьми на свете. В прямом смысле. В общем, в один прекрасный день мы с Машкой повстречали всю эту удалую тройку возле песочницы, куда вшивые дети регулярно наведывались с целью выкопать там клад, и неосторожно обозвали их «пиздюками», за что и поплатились. Завязалась потасовка, в результате которой соседские дети отпиздили нас с Машаней своими лопатками, и наградили нас вшами. Пиздюли мы соседям ещё простили бы, но вот вшей – буй. Ибо наша мама, недолго думая, тупо побрила меня и сестру налысо. Ну, почти налысо. Так, газончик какой-то оставила, для поржать. Я, например, стала ходить в школу в платочке, за что получила в классе погоняло баба Зина, а Машаня вообще получила психологическую травму, когда улыбнулась в зеркало своему лысому и беззубому отражению.
В общем, вся эта предыстория была рассказана для того, чтоб сказать вам: Машаня с горя записалась в секцию карате. Типа, раз уж я уёбище, то буду хотя бы сильным и ловким уёбищем. Наш папа был только рад такому повороту, патамушта всегда мечтал о сыне, а наплодил бабский батальён. С горя он пристрастился к алкоголю, за каким-то хуем отдал меня в кружок мягкой игрушки, и бросил пить, когда увидел какого я сшила зайчега из старых папиных трусов. Но это другая история. А щас разговор не об этом. В общем, папа с огромной радостью начал водить Машку на занятия, шить ей всяческие кимоно, и перестал постоянно отдавать меня в танцевальные и музыкальные школы, поняв, наконец, что за пятьдесят рублей в месяц я научилась танцевать только гопак и мазурку, и то как-то хуёво.
Тренерами у Машани были мужик и баба. Муж и жена. Мужик тренировал пацанов, а жена его, соответственно, страшных девок, вроде Машки. С виду приличные такие люди. Каратисты, хуё-моё. Уважаемые люди. Но как мы фатально ошибались.

Дедушка нашёл в холодильнике початую бутылку красного вина, и нарумянился. Много ли старику надо? Через пятнадцать минут в дверь позвонила соседка:
- Элла, там не ваш дед по двору гуляет, пугает народ?
Трусы, майка, тапочки и галстук. Что ещё нужно настоящему джентльмену ? Разве что шляпа и трость. Впрочем, вместо шляпы вполне сошла кепка, а вместо трости – клюка.

Бусидо, древний кодекс самураев, гласит - когда не знаешь что делать - делай шаг вперёд. И я сделал шаг вперёд - ведь я не только не знал что делать, но и вообще не представлял где я нахожусь.

Утро у Степана началось хуже не бывает. Сперва запикало радио и после гимна ебучий голос произнес: «…доброе утро, товарищи. Сегодня пятница, 23 августа». Потом забарабанил будильнек. По-обыкновению своему Степа тут же выключил его набуй, пачесал свои коки, патрогал эрергированый буй и решил еще немного панежицца в пастеле. Его тело вмиг вырубилось по-новой, а рука так и осталась на хую. Дремал он еще минут десять, но их хватило чтоб увидеть жуткий сон. Будто он не фрезеровщик с завода «…», а электрик в женском монастыре. И вот его вызывает к себе главная игуменья и благословляет на замену лампочки у себя в келье. Но вместо креста приказывает пацылавать сваю заросшую пезду. Наш Степа припал было под подол, но там вместо старой пелотки он обнаружил пять, по колено висящих, хуев. Манашка ехидно улыбалась сваим беззубым ртом, а Степан взял эти все хуи в руку и тут же почувствовал как на его ебальник вылилась жидкость…
- Вставай буйплет, на работу проспишь! – это уже со стаканом воды будила его жена, - Ты чо за буй держишся как за ручку от лопаты? Незабуть, имбецил, что седня у тя зарплата и куда после работы тебе надо поехать!..
Тупо переберая в голове последний сон наш фрезеровщик поднялся с постели и отправился в сортир по дороге вспоминая куда он должен поехать после работы.

Лидия Кривошип любила ощущать дрожь трактора под собой. Он рычит, тарахтит, иногда ревёт, а она, Лида, правит. Она знает, как усмирить его рёв и куда направить: поле пахать или яму рыть. Он, падла, всё может. Её МТЗ-80, пускай бэушный, пускай восстановленный, но солярку жрёт и рогом упирается.
Сколько себя помнит Лида, столько и имела к технике устойчивый интерес, особенно к железной. Всякие там провода, лампочки и прочее электричество – не по ней. А вот железо: полуоси, шестерни, коленвалы и ключи гаечные – это её. И чем больше, тем лучше. Какой-нибудь сексолог такое пристрастие определил бы, как не вполне естественное удовлетворение либидо, путём замещения субъекта объектом. И, возможно, был бы прав, но Лидии до этого объяснения не было решительно никакого дела. Ей это было допизды. Кстати, о ней.

- До метро «Ботанический сад».
- Сколько?
- Сто
- Садись.
«Ты уж извини, так получилось. Я очень хотела приехать пораньше, сто раз уже собиралась, и в последний момент вдруг что-то, блин, шло наперекосяк. Ты ж меня знаешь, у меня ж постоянно всё через жопу. То на работу срочно дёрнут, то погода испортится. А ты ж помнишь, что для меня погода – это важно. Помнишь, мы с тобой даже на свадьбу к Антону не пошли, потому что я сказала, что в такую погоду женятся только дураки и лузеры, а приходят на такую свадьбу только бабки-родственницы. Им побуй, лишь бы салатов пожрать. Ты ещё обиделся тогда, сказал, что Антон твой друг, и что ты всё равно туда пойдёшь. Даже если без меня. И что тебе тоже побуй на погоду, ты не жених и не невеста. Я тогда фыркнула, спиной к тебе повернулась, и ничего не ответила. Только чувствовала: всё будет по-моему. Как всегда.
Ну и никуда ты не пошёл, само собой. Ты слишком меня любил, и слишком во всём потакал. А зря. Мне б тогда это понять…»
- Где высадить?
- Вот тут, у метро. Спасибо.
«Ботанический сад. Вон, ВДНХ отсюда видно. Колесо обозрения. Ужасно боюсь высоты, и ты всегда это знал. Какого хрена, спрашивается, ты потащил меня на это колесо? А один там покататься не мог? Я ж предупреждала, я ж просила… Ну, и чего ты добился? Истерика на два часа, поллитра коньяка, и моя пьяная тушка в прихожей. Кстати, я теперь стресс алкоголем больше не снимаю. Я его переживаю – и всё. Нет, колесо тут не причём, это я так, к слову…»
- Осторожно, двери закрываются, следующая станция «ВДНХ»
«Ну вот, тронулись. Через час-полтора буду у тебя. О чём я говорила? А, стресс. Знаешь, после той ночи я поняла что такое стресс. Слово-то какое мудовое, блин. Стресс. Нет, это не стресс. Стресс – это когда ты пашешь три месяца на дядю, залез в долги по колено, потому что зарплату обещают выплатить «вот-вот, не сегодня-завтра», ты уже должен всем и каждому, друзья звонят только ради того, чтоб узнать когда ты им бабло вернёшь, и вот приходишь ты к дяде за своей зарплатой, а тебе дают три тысячи рублей, и с улыбкой показывают твой трудовой договор. Где чёрным по белому написано, что ты согласен тут канаёбиться по двенадцать часов в день, без выходных, за тыщу рублей в месяц. И ниже – твоя подпись.